Блокада Ленинграда в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 годов

Воспоминания очевидца

Мои воспоминания о блокаде Ленинграда начинаются с первых дней сентября 1941 года. А до этого, еще в самом начале войны, нас, детей, с бабушкой отправили подальше от города. Тогда многих детей отправляли с детсадиками в пионерлагеря. Вот и мы поехали к деду в деревню Мелковичи Лужского района. Но оказалось, что враг как раз наступал в этом направлении, и нам вскоре пришлось возвратится в Ленинград. Из деревни до большой дороги деда Миша вез нас на лошади, а там почти на последних армейских машинах довезли до Луги, а потом поездом в Ленинград, и тоже почти последним составов.

4-го сентября 1941 года у нас были гости, а когда их провожали, кругом загремело, потемнело, с неба раздавался гул самолетов - это была первая бомбежка. Город бомбили часто. Помню дом на углу 5-ой Красноармейской улице и Международного проспекта (теперь Московский) разбомбили и он горел дня четыре, его никто не тушил. Числа 8 или 9 сентября бомбили Бадаевские склады. Мы жили недалеко и запах горелого сахара долго чувствовался. Город все время то бомбили, то обстреливали.

В начале ноября, с передовой, за зимними вещами приехал папа, его мобилизовали в первые дни войны, служил он где-то у финской границы. И уже в ночь с 9го на 10 декабря 1941 года он погиб, но об этом мы узнали уже позже, получив похоронку.

Всего трудней было в первую зиму. Голод начался уже в конце ноября 1941 года, тогда паек детям на хлеб установили 125 грам. И с декабря в нашей семье начали умирать от голода. Мы жили с бабушкой. У нее было семеро детей. У всех были семьи. Родственников много было, а после блокады в живых остались только моя мама и ее сестра тетя Зина, да мы - дети - двоюродный брат Юра, родной брат Толя и Я.

Зима была суровая, холодина жуткая. Но благодаря тому, что папа всегда заранее запасался дровами, мы не мерзли. Дрова были в подвале под лестницей, а когда они закончились, жгли мебель. От мороза замерзли и полопались трубы и не стало воды. За водой ходили на Неву. Это Далеко! От 5-ой Красноармейской, по Измайловскому, по проспекту Майорова (ныне Вознесенский) до Невы, а у моста Лейтенанта Шмидта спускались на лед, шли к проруби. Обратно домой воду везли на санках. К счастью таких "прогулок" было немного, водовод починили и дали воду.

В очередь за хлебом вставали в 5-6 утра. Помню, дядя Рудя, умирая, просил кусочек хлеба, плакал и кричал, что он еще так нужен государству, что так много знает и умеет (работал он инженером на каком то заводе, был на казарменном положении и его привезли с завода домой. Но он не дождался, когда тетя Зина, его жена, принесет хлеб. Умер. Это была первая смерть в нашей семье от голода. Тетя Зина с моей мамой отвезли его на приемный пункт, на 12-ю Красноармейскую. Приемный пункт - сюда свозили умерших с улиц и домов. Складывали умерших как дрова, кто был одет, кто-то раздет, кто-то завернут в простыню и просто голые. Жуть! Была я там только один раз...

Бабушка умерла 21 января 1942 года. Очень хотелось кушать! Съели все бабушкины цветочки с окна, пожарили чайный гриб и съели, очень вкусным показался студень из столярного клея с уксусом.

У бабушки в углу комнаты висела иконка, а за ней за стеклом, просвира. Так умирая от голода, она ее не тронула и нам не разрешала. Но как только бабушка умерла, мы с братом Аликом съели просвирку. Алик умер от голода в феврале.

Моему младшему брату было 2 года. Бывало оденешь его, поставишь к печке (печка круглая была, в комнате) он руки в карман и стоит там не двигаясь, как оловянный солдатик. Мама придет из булочной, принесет хлеба (эти 125 грамм он делила на 3 части и давала нам по кусочку три раза в день), Толик моментально проглатывал свой кусочек и начинал плакать, чтобы мама дала ему от своей порции, а если не получал, то со злостью говорил маме: "У, обжора все съела, мне не дала". Я боялась, что мама не выдержит и даст ему из своей порции, поэтому ругала его, боялась, что с нами будет если мама умрет?

На улицу я почти не ходила. Мама не пускала, боялась, что меня убьют и съедят. Но мне почему-то не было страшно. Помню, вышла как-то из ворот дома, а напротив у дома 19 сидит у стенки женщина, мертвая уже. Я посмотрела и пошла дальше. В школу я не ходила, даже не помню, работали ли школы.

С наступлением весны все как-то ожили, хлеба прибавили в два раза, травка начала расти. Толика определили в детский сад, там все-таки кормили. Я начала в школу ходить, там тоже подкармливали. Маму от работы направили в стационар. Она была очень слаба и еле-еле передвигалась. Стационар находился в Институте Железнодорожного транспорта. Первое время я ее туда провожала. Выходили мы из дома рано утром, она обхватывала меня за плечи, и так мы шли от 5-ой Красноармейской по Международному проспекту (Московскому) почти до Садовой. Тех, кого туда направляли, кормили три раза в день. Мама сидела там до вечера, так как сама уйти домой не могла. После школы я шла за ней и мы возвращались домой. По дороге я собирала траву, если попадалась, и дома мы из нее варили суп. Подорожник был вкусный, а вот осока жестковата. Бывало кипятили селедочную голову и не один раз (видимо по карточкам селедку давали).

В начале марта к нам пришла Леля, моя двоюродная сестра. Рассказала, что тетя Нюра, её мама, умерла, а Васю брата, забили насмерть у булочной. Мамина сестра Нюра жила на 6-ой Красноармейской. На углу 7-ой Красноармейской и улице Егорова была булочная, там с раннего утра толпился народ, отоваривали хлебные карточки. Васька ушел туда, обезумевший от голода он вырвал хлеб у женщины, запихал в рот и пытался сбежать. Но такие же голодные, обезумевшие люди поймали его и забили. Вот Леля и пришла к нам, т.к. осталась одна. Но вскоре, в этом же месяце, умерла и она. Леля была последней, кто умер в нашей родне.

Мама выздоравливала, начала ходить в стационар одна, а потом и на работу стала ходить. Добиралась она до своей Литографии на Василевском острове пешком, т.к. транспорт не работал. Покойников с улиц убрали. Город оживал, но бомбежки и обстрелы продолжались. В наш дом, в квартиру напротив, попал снаряд, так у нас взрывной волной все стекла вышибло. Однажды я шла в поликлинику по 10-ой Красноармейской, начался обстрел, я шла прижимаясь к стене дома. Подходила уже к Лермонтовскому проспекту, и вдруг раздался жуткий женский крик с другой стороны улицы, там шла женщина с ребенком, и ему взрывной волной оторвало голову. Стало очень страшно.

Ребята с нашего двора, кто остался жив, лазали на чердак, на крышу. Немецкие самолеты сбрасывали зажигательные бомбы, вот ребята там как бы дежурили, караулили "зажигалки". Наша крыша не пострадала, мне туда лазить не разрешали, была мала еще.

Когда прорвали блокаду, 18 января 1943г. мы все радовались, вышли на улицу, кто жив остался, обнимались, целовались, пошли к Неве, там был салют. А 27 января 1944 года объявили о полном снятии блокады Ленинграда. Радости не было конца. И плакали и плясали, и снова ходили к Неве (благо уже могли нормально ходить), грохот стоял везде, но уже не от бомбежки, а от салюта!

  Карта сайта · О проекте ·